НИНА  ШЕНЧЕК

Быль

В тупом и утомительном бесчувствии скользя по вагону, взгляд наткнулся на средних размеров шерстистую чёрную собаку. Она лежала на полу между противостоящими сиденьями, бока её тяжело вздымались во сне. Подле виднелась коричневатая кучка блевотины.

Я обратился к увиденному, автоматически подбирая определение. В голове стучал нескончаемый вой метро.

Проведя некоторые наблюдения, я пришёл к выводу, что собака едет самостоятельно и что кучка блевотины, по всей вероятности, принадлежит ей.

Я следил за перемещением пассажиров вокруг сноохваченного. Большинство старательно перешагивало подрагивающие собачьи лапы с запечатлённым на лицах недоверием. Место непосредственно над собакой, у которого покоилась её голова, оставалось незанятым, пока одна дама на непомерно высоких каблуках для столь полных ног не пролезла туда, задев носком туфли собачье ухо.

Собака дёрнулась, едва не подскочив на месте, и проснулась.

Меня бросило в жар. Я была собакой. Я тоскливо поглядела по сторонам, положила голову себе на лапы и закрыла глаза.

Я готов был убить всякого, кто дотронется до неё.

Поезд трынь-брынькал свою долгую песенку.

Собака спала, всё также сжимаясь и разжимаясь, окружённая, как сводом, полными ногами накаблучной дамы. Дама старалась не касаться и самой малой собачьей черношерстинки, и мне подумалось, что если собака развернётся к ней всем туловищем, то даме придётся сесть на шпагат.

Эта мысль разозлила и позабавила меня.

В вагон ввалился длинный юноша в пиджаке. Увидев собаку, он недовольно нахмурился, нависая над ней подобно стервятнику (от слова стерва).

УБЬЮ ТЕБЯ

Пальцы свернулись по направлению к ладоням и сжались. Судорога прошла по моему телу, окатив волной холодного пота.

Неопределённо хмыкнув, юноша прекратил нависание, решительно переступив через чёрный собачий торс.

Я угрюмо проводил его взглядом, готовый броситься в любой момент на любого. К почти сожалению, такой необходимости не возникло.

Мозги мои сотрясались в черепной коробке, взбаламучивая глаза, что пробуждало во мне бдительность, пока наконец всеобще не дотрясло до кусочка своеобразной палубы со снующими взад-вперёд матросами, каждый из которых тайно мнил себя капитаном.

Мучительная проволока обволокла какой-то внутренний комочек. Время капризничало, не желая быть долгим, и пассажиры усугубляли положение, то и дело поторапливая его нетерпеливыми взглядами. Лишь собаку не поглощал общий ритм. Она спала. Иначе и быть не могло - любой, взглянувший на неё, сейчас понял бы это.

Я осторожно перешагнул собаку, чувствуя, как всё сильнее скручивается проволока, и нарочно наступил в кучку блевотины, припечатав ногу и даже спружинив на ней для верности.

Пошатываясь и ни на кого не глядя, я выбрался из вагона, влез на палубу и обратился к окну, к лежащей в нём собаке, к её сну, шевелящимся лапам, неуловимым веяниям ветра в еловых ветвях и к блевотине на моём ботинке.

28-29.07.98

Оставить запись