LIZZARDISCHE

Автобиография

Значит, вот что.
Собралось я помирать.
А так как никому до меня нету никакого дела, автобиографию я напишу о себе само, заберу с собой на новое место.

Даже и не знаю.
Жило я, было и не думало ни о чем, а теперь вот оно – сижу и не понимаю, что такое, где и как.


Я

Снился сон – площадь отсюда и до никуда, битая на серые плиты; и небо, тоже серое. Серое на сером, как испорченный телевизор, фу. Ничего на ней нет, на площади – плиты, плиты, плиты и все. И меня тоже нет, я так, просто подразумеваюсь. А, может, тут миллионы таких, как я, никого нет, но все есть. Все как будто.
Из-за горизонта полезло еще одно серое, горой поползло ввысь над площадью. Мне стало страшно, и сон закончился.
Фатально – сказали те, кому я пожаловалось на серый сон, - нам такое не снится.
А я стало думать, отчего кому-то хорошо спать по ночам, а кому-то, как мне.

* * *

Я было маленьким. Крохотным синим ребенком с радужными глазами. У меня было четыре бабушки – две родных, а две не очень, но для меня все равно. Бабушки тайно выделывались друг перед дружкой и, оставаясь со мной наедине заговорщицки спрашивали меня – кого ты больше любишь, меня или Бабушку-3? Тьфу на вас, - думало я, но уверенно и преданно отвечало – тебя, Бабушка! Были еще и Дедушки – три штуки. Какой-то Бабушке Дедушки не досталось, ну и ладно с ним. Дедушки были гораздо интереснее Бабушек, потому как Бабушки не сильно отличались друг от дружки, а Дедушки были совсем, совсем разные.
Первый Дед был Занудой и Экономистом. Но я терпело все его плачи и стоны ради чудо-вещицы – микрокалькулятора с зелеными циферками. З-Э великодушно давал мне понажимать вожделенные кнопки и кашлял, плюясь окурками, ежели я спрашивало – А когда ты мне подаришь компьютер? Еще у него хорошо выходило пускать дым из носа. Я сидело и заворожено глядело на чудеса, лезущие из дедовых ноздрей – жутких призраков с пустыми глазами, червей, кушающих дедово нутро, просто руки – вот рук я боялось больше всего – драконы и сублимусы – ладно, а руки, я считало, до меня дотянутся и задушат обязательно. Дед, не кури, - говорило я. З-Э курить не переставал, но отодвигался дальше, махал салфеткой и выгонял чудеса-из-носа прочь в коридор.
Другой Дед назывался Дед_Из_Деревни. Я было маленьким, а Дед совсем старым – он все время болел и кряхтел, ходил, волоча ноги, и плакал, когда рубили кур на борщ. И вообще, Д_И_Д был совсем сентиментальный Дед. Если З-Э сидел у меня в голове, как большая куча пепла, то, Д_И_Д – как моченое яблочко. Сначала мне было очень жаль плачущего Деда, но со временем я узнало, как он прекрасно умеет орать трубным гласом на всех вокруг, и жалось к нему поутихла.
Третьего Деда я уважало и водилось с ним по всякой возможности. Бабушка-3 пыхтела на него и обзывала Алкоголиком.
Алкоголик разводил крыс и ел их потом, утирался рукавом и говорил – эххх!!! И я гордилось дедом. Еще он отлично разбирался в грибах, приносил домой лесные продукты, звал меня в виноградную беседку и водил ловить рыбу в водохранилище.


А потом я выросло. То есть, значит, я совсем выросшее сейчас. Или не совсем, ну, неважно.
Живу в доме, с людьми вместе. От них у меня болит глаз. Сначала я очень переживало, что вот такое я неполноценное с больным глазом, а теперь мне это нравится. Спасибо вам, люди, - говорю я им при встрече и кланяюсь, - за то, что вы подарили мне содержание и наполнение всего на свете! Они думают, что я издеваюсь или что я просто поврежденное рассудком, ха-ха. Вот и неправильно! Мой больной глаз видит много хорошего и интересного, он обособился, нас, так сказать, два в одном – я и Глаз. Наглый он, кстати. Мозги-то по праву мои, а он бесцеремонно сосет их ресурсы, выдавая за свои собственные творческие потуги то, что на самом деле надумало я. Ну да и пусть. Он очень умный, мой Глаз. Очень. Я даже ловлю себя на мысли, что один он умнее меня со всеми моими потрохами.
У него есть
а) мозг
б) видящий глаз
в) время думать
г) талант и терпение копаться в недоступных мне извилинах
д) великолепно развитое воображение

Он достигнет высот, мой Глаз.
Если я не помру скоро. А я помру, поэтому и пишу.

* * *

Я было не только маленьким. Я было средним тоже. И я ходило в школы: обычную и еще школу искусств. (туда меня отправила элитная Б-1)
Дед-Экономист помогал мне с математикой, а Б-1 расспрашивала об успехах . Так я и было себе тихонько и никаковски, пока не развился Глаз.
Все началось с шестиногой ящерицы.

Задание было до убожеского простым – нарисовать чего угодно из геометрических фигур. Я выбрало себе ящерицу. Повозя карандашом по бумаге, я вымарало несчастное пресмыкающе-еся. Хвост уныло волочился по листу, и во всех компонирующих квадратах сквозила такая безысходность и никчемность, что мне захотелось выть. Я и завыло. Про себя, склонившись над мольбертом. Время от времени я поднимало голову и тоскливо глядело на убитое карандашом животное, распятое мной на белой плоскости. Я смотрело-смотрело, пока не закололо в глазу. В правом. Я прикрыло его, чтобы зря не терзать ранимый орган. Левый глаз показал мне белый лист с карандашной ящерицей. Я открыло Правый. Ящерица дернулась.
- Ну ты, как, прикроешь его или нет? – спросилось в голове.
- Кого прикроешь? – про себя и еще и шепотом на всякий случай спросило я.
- Левый глаз, конечно же! - ворчливо отозвалось где-то рядом.
- А кто говорит, простите? – будучи невероятно вежливым и рассудительным ребенком, я решило для начала выяснить, кто это так по-свински лезет в мою личную голову.
- Я говорю! – сказал Правый Глаз и кольнул, как следует, чтобы я не сомневалось, что это именно он.
- Верю, – поверило я и послушно прикрыло левый бездушный глаз.
Дохлая ящерица ожила, расцвела и бесстыдно отрастила из брюха еще две ноги.
- Стоп! – сказало я само себе, - это еще что такое? Где это видано, чтобы у ящериц было по шесть ног?
- Везде видано, только не всеми, - заключил Правый с сожалением.
- Ну, и чего мне теперь с ней делать? – спросило я.
- Ну, рисуй, ты же рисовало, вот и делай свое дело, - если бы у Глаза был рот, он бы зевнул.
Я послушно пририсовало ящерице еще две ноги. Меня долго хвалили за оригинальность и свежесть решения, и я подумало, что Глаз не такой уж и придурок, как могло бы показаться сначала.
- Ну-ну! Ты полегче! – возмутился обиженный на «придурка» Глаз и заболел, - какой я тебе придурок?
- Прости, - извинилось я, - больше не буду
После этого Глаз загордился и позволяет себе много лишнего, часто буянит, скандалит и болит. Я корчусь, но не иду лечиться, потому что знаю, что, убив его, я потеряю славный мир шестиногих ящериц, скачущих далматинских пятнышек и беседующих фонарных столбов.

* * *

Умерла Бабушка-1. Это была первая смерть в моей жизни. Ты пойдешь на кладбище? – да. Я готовилось плакать. Я рисовало в голове картины, как я стою, плача беспомощно возле гроба, как мне горько и одиноко, как безжизненно и фатально на трупном поле, как…как… Но я не заплакало.

Все стояли возле свежевырытой могилы и смотрели на гроб с Бабушкой. Человек пересказывал плачущим голосом всю Бабушкину жизнь, народ слушал, а я пялилось по сторонам. Если надрать на кладбище цветов, сказали мне однажды, а потом принести их куда-нибудь, то потом в этом куда-нибудь все вымрут. Цветы были и много. Отчего же не вымереть кого-нибудь? – решило я и пошкандыбало с твердым намерением вывести с лица земли весь род учителей математики. Желтые цветы повернули ко мне головы и зло спросили:
- Тебе чего?
- Мне вас, - растерялось я и сказало правду, - содрать.
- Себя содри, - огрызнулись цветы, - мы тут не для того, чтобы приходил уморыш какой-то и права качал.
- Ах, уморыш? – проснулся Глаз моментально, - это кто ж вас обучил такому хамству? Свиньи вы растакие?
Цветы оказались на редкость паршивыми и ответили, что разговаривать с идиотиком вроде меня и обучаться не надо.
- Дурные, - хмуро сказал за меня Глаз, - я же вас все равно посдираю, вот не вели бы себя, как уличные приблуды, я бы аккуратно, ласково, а так с корнями повыдергиваю.
- Корни не трожь! – визгливо пискнул средний цветок, - это святое!
- Да пошли отсюда, на кой они мне вообще, - предложило я Глазу, - я для интересу хотело, я же не знало, что они тут такие истеричные.
- Правильно, вали, давай, - нагло заметили цветы, - приползло и угрожает… тоже мне, корнями грозится, понимаешь…
- Корни ваши скоро на перемол пойдут, - вдруг сказалось из-под земли, - мне виднее.
Из землицы, совсем рядом с цветами вылез старикан и сел на могильную плиту.
- Здрасьте, - сказало я старикану, - как поживаете?
- Ничего поживаем, - бодро ответил он и подобрал с земли бычок, - вот мои приходили вчера. Проведывать.
- А мы бабушку хороним, - пожаловалось я, - она вчера умерла.
Старик с бычком пожал плечами
- Оно на то и погост, чтоб хоронить, а ты чего не там?
- А я хотело цветочков надрать, чтобы учительницу выморить, - откровенно ответило я.
- Ааа…, - ну, это враки, - сказал дед безучастно, - ты само посмотри, ну кого они выморят? Они сами еле живы, у них корни никудышные, захирели совсем…
- Корни не трожь! – возмущенно пискнул средний цветок
- Святое, слышал сто пятьдесят раз уже, - дед разозлился и стал бежевым, - корни ваши, ежели хотите, даже гнилушникам противно жевать, они мне весь интерьер поганят, я сам когда-то их пооткусываю, надоели.
- А хотите, пойдемте со мной постоим на похоронах, я вас пирожком угощу, - радушно предложило я расстроившемуся деду.
По пути я спросило дедка, отчего он помер. Сердце, - кратко ответил дед, - сердце, сердце. А больно было? – Больно не было. Это хорошо, что больно не было, - подумало я, - не страшно совсем.
Мужик с плаксивым голосом заканчивал вещать о славном жизненном пути Бабушки, я встало на цыпочки, стараясь разглядеть что там и как.
- Ты где было? – спросил меня дядя по отцовской линии, - тебя искали.
- Я цветы хотело сорвать, - глядя правдиво дяде в лицо, призналось я.
- Сейчас цветов нет, - сухо оборвал тупой дядя, - сейчас зима. Ты врешь.
- Я не вру, - обиженно сказало я, - вон у дедушки спросите, он их тоже видел.
- Иди к маме и стой там, - прошипел дядя и не стал со мной связываться.
- Видели, как он со мной? – пожаловалось я могильному старику, - так всегда! Иди туда, стой там, не мешай. Фу.
- Астра Тимофеевна! – вдруг заверещал дед, - здрааавствуйте!
Бабушка села в гробу и посмотрела по сторонам. Увидев деда, спрятавшего найденный бычок в карман, она радостно заулыбалась, игриво прищурилась и томно протянула:
- Николай Петрооович! Ах, не ожидала, вот так встреча! Так мы с вами соседи теперь!
- Выходит, соседи, - изменившимся голосом ответил дед, - а это ваше внученько?
- Это да, мое! – показушно улыбаясь, сказала Бабушка, - как выросло, правда? Вы бы и не узнали, наверное!
- Так и не узнал! Вот как помню, ма-а-ахонькое такое было, а теперь прямо взрослый человек!
Я хмуро стояло и смотрело на болтливых трупаков. Какие были при жизни, такие и остались, - подумалось мне. Аристократия. Петухи и Кукушки.
Вылезшая из гроба Бабушка и Николай Петрович-дохлый сердечник прогуливались по кладбищенским аллеям, и, хихикая, совещались, кого бы пойти навестить. Бабушкино жизнеописание закончилось, и толпичка плакала и хлюпала носами, жалея несправедливо ушедшего из жизни человека.
Цветов я так и не надрало тогда. Жалко, потому как на похороны я больше не хожу. Когда живые, это ладно, а когда покойники высандаливаются друг перед дружкой, это просто глупо.

* * *

Однажды я стояло на мосту и кричало:
- Приветы! Приветы!!! Передаю приветы!
Ко мне подошел молодой человек в грязной джинсовой куртке и сказал:
- Ты куда-то готовишься?
- Да, - весело ответило я, - я вниз. Вверху я уже было, там точно так же, как и здесь. А внизу меня еще не было. Мне очень хочется.
- А в чем тогда проблема? – человек оскалился и стал ковыряться указательным пальцем в уголке рта.
- А нету никаких проблем, - обиделось я, - я беспроблемное! Даже странно до чего же может быть не быть совсем проблем!
- А у меня есть, - сказал печально джинсовый человек, перестав ковыряться во рту, - мне нужно купить макароны. И помыть голову.
- Макароны можно вырастить, - я перестало обижаться на макаронного человека, - у тебя есть хоть одна макаронина?
- У меня нет ни одной макаронины, - он порылся в карманах и повторил, - нет. Совсем нет.
- Это плохо, - я задумалось. – Тогда все-таки придется покупать.
- А как можно вырастить? – человеку было интересно, он даже открыл рот, чтобы лучше было слышно.
- Нужно макаронину или лапшину завернуть в мокрую вату, - начало объяснять я, - и все время ее поливать. Месяц. Или даже год. А когда начнутся почки, тогда можно пересадить ее на грунт.
- А цвести будет? – обеспокоено спросил проблемный.
- Будет, - уверенно ответило я. – На сирень похоже.
- У-у-у…, - опечалился будущий огородник, - я не люблю сирень. Мне нравятся китайские фонарики.
- Ну хорошо, - щедро предложило я, - хочешь, будет, как китайский фонарик.
- Хочу…, - тихо сказал человек и задумался.
Потом я взяло и сигануло с моста. Я лежало в речке и думало о жизни. Хорошо, что я не страдаю прогрессирующей коррозией, - решило я, - уже бы сгнило. А так лежу тут совсем свежее. Мимо плыл карась.
- Привет, карась – сказало я в лучших своих традициях.
- Здорово, труп! – ответил карась.
- Я похоже на труп? – удивилось я, - похоже?
- Похоже, - с уверенностью отозвалась рыба, - тут вас немало, все как один на подбор.
- А где еще есть труп? – мне стало интересно.
- Ну вот, а говоришь, что не труп, - обрадовался карась, - я же вижу сразу. Ну поплыли, покажу.
- Я пешком, - сказало я, - я пойду пешком. Я привыкло ходить пешком.
- Иди на здоровье, только не отставай, - карась вдруг шарахнулся в сторону, потому как сверху на него бултыхнулось что-то темное. Оно оказалось джинсовым человеком с моста.
- Вот же ж ты урод, - сказало я сердито ему, - ты мне чуть проводника не зашиб!
- Проводника куда? – спросил Бултыхнутый, не обращая внимания на мой тон.
- К утопленникам, - ответил за меня карась.
- Так я тоже с вами тогда, - безапелляционно заявил новоприбывший, - это не каждый раз так к утопленникам на экскурсии водят.
- Меня зовут Карась, - сказал карась, - это чтоб знали.
- Приятно очень, будем знакомы, Хиазм, - представился падший за мной.
- Чадо, - сказало я.
- Вам повезло, что вы на меня попали, - похвастался Карась, - я по профессии журналист. На пенсии. Я все тут знаю.
- Ну и что справа? – спросил Хиазм, - а то я ничего что-то не вижу.
- Справа ничего нет! – гордо сказал Карась, - там пусто!
- Просто ничего быть не может, - поучительно заметил Хиазм, - там вода.
- Без тебя все знают, что там вода, - Карась сделал рожу, - я имел ввиду, что никаких достопримечательностей.
- А-а-а…, - разочарованно акнул Хиазм, - а я хотел спорить.
- А где есть достопримечательности? – мне стало интересно, - какие тут у вас достопримечательности?
- У нас их навалом, - похвалился Карась, - вам какие – культурные или народные?
- Нам народные, - сказали мы с Хиазмом одновременно.
- Только чтоб недолго идти было, - добавил Хиазм, а то мне еще в магазин.
- Как хотите, - расстроено сказал карась-экскурсовод, - а вы еще хотели на трупы смотреть.
- Нет, я передумало смотреть на трупы, - выдало я, подумав, что они, вероятно, такие же выделывальщики, как и на кладбище, - мне неохота.
- Мы как-нибудь в следующий раз, - поддержал меня Хиазм. Он шел и мыл голову, - тебе хорошо, ты лысое, - вздохнув, сказал он, - я тоже побреюсь, надоело, в самом деле.
- У тебя голова кривая, тебе не пойдет, - сказало я, - будешь, как дебил.
- А я и есть дебил!!! – восторженно заорал Хиазм, - самый дебильный дебил из всех дебилов!!!
Мне стало завидно. Я хотело пристыдить, а получилось комплиментно. Хиазм так возрадовался своей дебильности, что забыл, куда мы идем и зачем. Он так и спросил карася:
- А куда ты нас ведешь?
- Издеваетесь, - обиделся Карась, развернулся к нам мордой, проникновенно посмотрел нам в глаза, чтобы стало стыдно-престыдно и дернул куда-то.
- Тю, - сказал Хиазм, помолчав немного, - им, наверное, жить погано, раз они такие нервозные.
- Он из дурки, - ответило я, - у них есть рыбья дурка, не может быть, чтобы они жили без дурок.
- А у них нет дурок! – обрадовавшись своему открытию, крикнул Хиазм, - кабы они были, на свободе бы Карасей не плавало чокнутых.
- Ха-ха. У нас вот есть дурки, но ты отчего-то на свободе ходишь, - отметило я.
Хиазм задумался.
- Мне, кстати, домой надо, - сказал он убито.
- Ну иди, я тебя не держу.
- Тут тина на стенках, я не вылезу, - грустно подытожил Хиазм, - подсади меня, пожалуйста.
- Подсади себя сам, - мне стало плевать на Хиазма с его печалями, - или найди себе другую вылазину.
- Ну и найду, - выставив вперед нижнюю губу, ответил Хиазм.
Навстречу плыл таракан.
- Меня смыли! – прокричал он нам, - я никогда не попаду домой! – таракан, рыдая, уплыл за поворот.
- Это жестоко, - Хиазм заплакал, - смывать тараканов. Лучше бы его зашибли тапкой.
- Не переживай, - я тоже чуть не заплакало, представив, как меня смывают в огромном унитазе, - он приживется где-нибудь еще. Он не пропадет. Он бойкий таракан.
- Ты правда так считаешь? – Хиазм вытер слезы.
- Правда, - я обняло Хиазма и похлопало его по спине, - все будет хорошо.
- Я уже не плачу, - солнечно заулыбался Хиазм, - я тебе верю!
- Вот и славно, - я поглядело в сторону и увидело, что тины больше нет, - тут можно вылезти.
Мы с Хиазмом вылезли из речки и пошли он в магазин, а я на остановку. На меня посмотрели странно и отодвинулись. Я из реки только что, пояснило я людям, - я упало с моста. Люди понимающе закивали головами и перестали меня бояться.

* * *

Когда-то несколько лет назад мы поехали в деревню помогать бороться с урожаем. Как безалаберное и немощное создание, не приспособленное к нормальному человеческому труду, я было отправлено с Катею и Денисом на сбор колорадского жука. Я взяло банку, большую и стеклянную, а дети не взяли с собой ничего.
- А куда вы будете собирать жуков? – спросило я их.
- Держи банку и не сбейся с дороги, - философски заметила Катя, - городское.
Жуков оказалось море-океан. Они сражались с картошкиными листками, и ни за что не хотели покидать насиженные места. Я собирало их по одному в банку, и жуки возмущались.
- Ах ты зараза, - говорили жуки, карабкаясь друг на дружку и строя из себя шарики и пирамидки, - сволочь ты дрянная, сучье вымя! Отпусти немедленно или мы за себя не отвечаем!
- Попрошу не выражаться, - обижалось я, - совесть у вас есть? Меня принудили заниматься этой резней.
- Принудили – вынудись, - орали жуки, сваливаясь в общую кучу и цокая лапами о стекло, - живодерище!
Мне было жаль жуков. Я пререкалось с ними, а само думало, что будет, когда я насобираю их полную банку? Куда я их дену? Что с ними станется? Поставив в голове все эти вопросы, я пошло к Кате и Денису спросить совета.
- Куда девать жуков? – спросило я.
- Как куда девать? – удивились дети, глядя на меня безоблачными глазами, - давить.
- То есть как – давить? – в свою очередь удивилось я, - а у меня их вон полбанки, что же, прямо вот так брать и давить?
- Не можешь, давай мы подавим, - дети обрадовались предстоящей кишмятине, - давай-давай.
Мои жуки поняли, что сучье вымя вовсе не я, они затихли и половина из них сразу скончалась от сердечного приступа. Катя запустила жадно руку в банку и захапала горсть полосатого биоматериала.
- Смотри, - сказала она мне, - это просто, берешь и давишь.
Она сжала кулак. Жуки, конечно, не выдержали давления и с хрустом и треском лопнули. Из них потекла коричневая жижица. Она пузырилась на детской ладошке и стекала к локтям, волоча за собой обломки лапок и спинок. Катя улыбалась, и смотрела, как капают на голые ноги остатки жуков. Потом она полезла за новой порцией.

* * *

- А я встретил того таракана, - сказал мне Хиазм потом.
- И как он? – обеспокоено поинтересовалось я, - жив?
- Я пригласил его жить к себе, - Хиазм гордился собой, - а еще ты потеряло, вот, держи.
Он порылся в кармане и протянул мне на ладони два зрачка.
- Спасибо, - сказало я ему, - я уж и отчаялось их найти.
- Я знал, что это твои, - довольно сказал мне Хиазм, - я сразу запомнил их форму, цвет и размер.
- Мне было без вас плохо, - улыбнулось печально я и ласково погладило зрачки, - как хорошо, что вы вернулись!
- Это я их вернул, - напомнил Хиазм, - я вернул.
- Слушай, - засунув зрачки на место, сказало я, - ты знаешь, что у тараканов по сорок детей?
- По сколько детей? – испугался Хиазм, - по столько много? А я был у мамы один, совсем один. Нас бы мама столько не прокормила.
- Мама бы вас столько не выродила, у них это за один раз.
- Я не могу не позволять своему таракану заниматься любовью, - подумав, грустно сказал Хиазм, - я не имею право ему это запретить. И выгнать его женщину я тоже не могу, я не хочу разрушать счастливую семью.
- Обеспечь их жильем, - посоветовало я, - отведи комнату, к примеру.
- Она у меня одна, - Хиазм совсем умер, - я ее отдам им, пожалуй, мне она ни к чему. Я все равно один. Я могу пожить и в речке. Тем более что там есть дурки.
- Не расстраивайся, Хиазм, - пожалело я его, - у тебя тоже будет семья.
- И сорок детей? – спросил Хиазм.
- Хочешь, сорок, хочешь, восемьдесят, - обнадежило я.
- Я хочу целый роддом! – сам себе радостно сказал Хиазм, - как таракан.
- Вот видишь, как все просто, не нужно все время расстраиваться, - утешающе сказало я.
- Я не растраиваюсь, я расчетверяюсь, - Хиазм облизал верхнюю губу, - я дважды диссоциируюсь.
- Тем лучше, - посчитало я, - каждому Хиазму по 10 детей.
- И по жене! – сделал заявку Хиазм.
- Хорошо, и по жене, - согласилось я.
Хиазм задумался. Он вспоминал своего таракана.
- Я спрошу у Васильича, как ему удается содержать такую семью, - сказал он, наконец, - и заведу себе такую же.
- Удачи! – пожелало удачи я и пошло покупать макароны. А Хиазм остался сидеть на траве. Он ждал свою невесту. Если она придет до тех пор, пока я не помру, я обязательно впишу ее сюда.

* * *

Еще я хочу рассказать о том, как я сошло с ума.

Неожиданно стало холодно. Люди оделись в пальто и кучи свитеров, а птицам не во что было одеться. Ночью свистел ветер и хлестал ласточками в окна. Люди боялись и говорили – кара господня, и бились головой о крыльцо. К утру ветер уходил, а на земле валялись черные птицы. Некоторые умирали прямо в гнездах. Они лежали и гнили в своих домиках, но никто из людей не решался подойти, засунуть руку в пушистый ком и достать оттуда холодное тело. Потом ветер подул днем и заморозил до смерти оставшихся птиц. Черными смоляными каплями плакало небо целый день. Я испугалось дождя из мертвых птиц и полезло на рябину возле дома. Я забралось на самую верхушку и сидело там, пока все небесные мертвецы не оказались подо мной. Тогда я посмотрело наверх и увидело крышу с черной трубой. По синему небу бежали белые облака, бежали-бежали, а труба черная оставалась на месте.
Я заплакало.
Я видело, как слеза бежала мимо моего носа, срывалась с подбородка и летела вниз. Маленькие кусочки меня откалывались, забирая что-то хорошее, и безвозвратно падали в никуда. Крохотные радуги смешивались с грязью.
И меня не стало.


Я спрашивало у многих, отчего мне приснилась серая площадь?
Они не знают.
Я тоже не знаю.

Наверное, я скоро умру. Поэтому и написало.


Не пришла пока невеста к Хиазму.

Оставить запись